<!--HTML-->
<center>
<!--ИМЯ ПЕРСОНАЖА НА АНГЛИЙСКОМ-->
<div style="width: 500px; font-family:Dancing Script; font-size:40px; color:#000;">× Martin Sullivan ×</div>
<!--ВНЕШНОСТЬ НА АНГЛИЙСКОМ-->
<div style="width: 500px; font-family:roboto condensed; font-size:10px; color:#000;"><center>★ William Maybelline</center></div>
<div class="merc_threads">
<!--ИЗОБРАЖЕНИЕ-->
<div class="merc_threads2" style="background-image:url(http://2.firepic.org/2/images/2015-08/0 … 5fm27k.png);">
<div style="padding-top:88px"></div>
<!--ИМЯ ПЕРСОНАЖА НА РУССКОМ, ВОЗРАСТ-->
<div class="merc_threads3">Мартин Салливан, 19</div></div>
<div class="merc_threads4">
<table><tr>
<!--ЗАНЯТОСТЬ, ПРОФЕССИЯ-->
<td><center>♦ без стабильной работы, сейчас уборщик в the wide river; подрабатывает всем, чем может</center></td>
<!--САУНДТРЕК-->
<td><center>♫ the cure – a strange day</center></td>
<!--ЗНАК ЗОДИАКА-->
<td><center>☼ скорпион</center></td>
</tr></table>
</div>
<!--ИСТОРИЯ И ХАРАКТЕР ПЕРСОНАЖА В СВОБОДНОЙ ФОРМЕ-->
<div class="merc_threads5">
Мартин сидит и обводит взглядом маленькую комнату. Его ссутуленная, сжатая фигура кажется совсем потерянной. Только тонкие ножки стула спасают от кучи хлама. Старые вещи, разбросанные повсюду. От этого эта комнатушка - почти что безжизненная пустыня. И тикают, тикают часы. Скрипят еле слышно, и шепчет Мартин себе под нос, подтягивая ноги к груди и на колени устраивает подбородок.
Мартин любит собирать вещи.
Все вокруг завалено ими. Такими разными. Совсем ненужными. Красными, синими, черными. Грязные занавески и грязные полы. В лучах света, проникающих в помещение, кружится пыль. Словно на поверхности Луны. Серый, серый свет въедается во все крепко-накрепко и снова попадает в глаза фиолетовое, белое, желтое. Старые рубашки, разваливающаяся редкая мебель. Часы скулят и плачут. Мартин смотрит вперед и сжимает руки. Запах краски оседает в желудке.
Волосы, бутылки, винил, грязь, крошки, мусор.
Мартин, ты не один. Ты не один.
Он хватает все, до чего может дотянутся и тащит в свое убежище. А все, что нельзя просто взять, навечно остается в его голове. Люди, люди, люди. Салливан все сильнее сжимает кулаки и улыбается чему-то далекому, недосягаемому, но тому, что всегда с ним. Не прикоснуться. Все, что дозволено - смотреть и слушать.
Он смотрит в белесую стену, верно превращающуюся в серую. Правдиво, простодушно серую, очевидную, но все равно непостижимую. Мартин смотрит прямо на нее, не сквозь, не внутрь.
Прекрасный, дивный мир открывается перед ним. Прекрасный, дивный, не секунды не принадлежащий ему.
Мир именно сейчас и никогда больше - навечно останется с ним.
Мартин так сильно боится, что страх стал ему неведом. Трус. Урод. Ты просто не-у-дач-ник.
Матрин вновь улыбается краешком губ.
Надо зашить дыру на пальто.
Надо сложить книги в стопку.
Надо сложить пачки от сигарет в ящик.
Встает он под мерзкий скрип стула и выходит наружу, вываливая тело за дверь. Все скулит, все рыдает, плачет - и бесконечно, чисто, правдиво любит.
Правда? К черту правду. Салливан никогда не лжет Правдив ли? Никогда.
Все выдает Мартина, каждое его движение ломаное, вымученное. Лишь бы остановится в темном углу, без движения, и каждому встречному улыбаться, смотреть, лишь бы не нужно было протянуть руки.
- О, здарова, Мартин!
Кивает. Милая женщина. Живет по соседству. Мартин рыщет в карманах, продолжая глядеть на соседку. Витиевато, словно выискивая ее отражения в простецких стенах дома. Женщина - зовут Роза, - отворачивается и говорит в пространство:
- Знаешь, вот я сижу сейчас и думаю - у меня вот зубов не хватает уже. Трех, кажется, - она лезет пальцами прямо в рот, а Мартин смотрит, и в его лице нет ни отвращения, ни удивления - все идет так, как было всегда.
- Трех, - говорит, - Мне выбили их, знаешь, ангелы! Ангелы выбили их! Ангелы во плоти. Бесы - честный народ, а они... Марти, душка, они черны. Их благие поступки губительны. Вот говорю я им, значит...
И она говорит, говорит, говорит. А Мартин внимает. Его лицо пустое, как ее ведро, в котором она выносила мусор. Он такой же дырявый, непримечательный, где-то ржавый. Она стоит, не смотрит на него. А он не смотрит на нее. Они никогда не видели друг друга, но прекрасно понимают - именно сейчас ближе нет никого.
И Салливан знает.
И Салливан слушает ее, кивает, и понимает, что сигареты остались лежать на тумбочке в его комнате. Он никогда больше не будет курить. И пить. И жить. Жил ли?
- Смотря, что есть жизнь, - говорит Роза, смотря на высаженные ею цветы.
И Мартин пожимает плечами.
Он не боится. Ему не страшно.
Это самое ужасное, что может случится с трусом.
- Я живу, пока живет вокруг все это... Пока мне не выбьют все зубы - живу, - усмехается она. - Пока растут цветы, смотри, я дерево посадила три года назад, где-то... Смотри...
Салливан смотрит.
Он понимает.
Ему не надо сажать, строить, создавать, чтобы быть. Достаточно пролистывать редкие журналы с произведениями футуристов, смотреть на шедевры конструктивизма и находить в них что-то такое, что есть и в нем.
Жалкий. Пусть так.
«Сорок первый градус» и сочинения, режущие мозг.
Внутри Мартина - любовь.
А люди - конечно же, ангелы. Правда, Роза?
Вокруг краски то сгущаются, то выцветают. Хаос, но не первородный, а иного рода, выстроенный, рожденный в новом обличье теми, кто сейчас существует в его нутре. Ангелы - люди и Мартин - светлая душа.
Салливан - ребенок, совсем еще ребенок. То сожмется, то разольется просторно, будто река. А глаза-то, глаза - смотрят с мукой, с заботой. Салливан - то ребенок, то усталая мать, то парень с облаком в штанах, то старуха Роза. Непредсказуемый, так как предсказывать никому не нужно.
- Ты прекрати это, - говорит она, Роза, поворачиваясь и смотря мимо, - Не смотри так. Мелкая сошка.
Мартин улыбается, глядя на нее. Прекрасная женщина. Совсем не похожа на его мать. Впрочем, не ему об этом судить.
Салливан не так уж и хорошо ее помнит. Хотя жили вместе, бок о бок. Матери было просто жаль. Просто очень жаль. Себя и его, дурака Мартина. Это было не сочувствие, а странная жалость, пробегающая по их спинам в эти, переставшие быть хоть немного мучительными часы молчания, когда приходилось оставаться наедине.
Салливан играл сам с собой, а пальцы матери бегали по бумагам. 
Проходят годы - ничего не меняется.
Мартин сам с собой, мать сама с собой.
Салливану пять лет, и он придумывает сам игрушки.
Марти десять, и он - такой, «как все».
Ему пятнадцать, и у него много знакомых, между которыми нет ничего общего. Ничего личного. Мартин смотрит, наблюдает.
Мартину семнадцать, и мать говорит, что лишь бы он окончил школу. Глупый, глупый Марти. Он до сих пор не умеет считать «в уме», зато изучает творчество сюрреалистов и дадаистов. Он не белая ворона и не любимец компаний - такой же, как все, только вокруг него становится душно, жарко.
Салливан читает о конструктивизме и футуризме, но до сих пор не умеет считать «в уме». Числа - это бесы.
Тебе скоро восемнадцать. Числа — черти.
Мартин пытает зарабатывать, продавая маленькие картинки. Мартин рисует абстракции и совсем простое, реальное, и такой искренний в своей фальши.
Любит рисовать портреты. И портреты — абстракции. Непонятные символы и знаки. Гробницы всевозможных цветов.
Комната матери — твоя.
Она уедет отсюда, уедет из О-Клэр. Скоро, обязательно.
Марти любит музыку, трагическую, но не отчаянную. Истеричную, грубую, холодную. Но не отчаянную. 
Отчаяние - это всегда что-то громкое. Удар металла о металл. Не то слово. Не то.
В голове Мартина зазвенит тонко-тонко, станет глухо.
- Мама, ты была хоть немого счастливой? Хоть один день?
И мать смотрит на него. «Не говори со мной, Мартин». Она молчит. «Не говори со мной». Она никогда не ответит.
Не говори с ней.
Она не ответит.
Очень жаль.
Я люблю тебя.
Пространственные разговоры, влившиеся в вены вместо той самой «родственной крови». Мартин, пожалуй, слишком их любит. Но много ли таких, кто сохранит эти слова? Обесцененные, ненужные слова. Разговоры «ни о чем» и неловкие попытки заглушить тишину, такие же громкие, как само отчаяние. Все это остается с ним.
Эта тишина в комнате въелась в каждую пору.
Но, Мартин-Мартин, все равно любит.
Такой же заботливый хранитель и ласковый любовник, как Анубис. Только посмотри в его глаза. Абсолютно невыразительные, но нет, не мертвые, выглядывают из-под низких бровей. Будто пытался сжаться еще в утробе. Не вышло. Вновь жаль.
И сейчас, в эти дни, Роза смотрит на него, нахохлилась, но не в глаза - никогда. Милая, милая старуха.
- В тени человека, идущего под солнцем, больше тайны, чем во всех религиях, - говорит Мартин медленно.
- Ты что это?
- Де Кирико это, не я.
На их глупых, упрощенных лицах - тени домов. На их лицах - настоящий, жуткий хаос.
И наступит молчание. Но Роза знает, что так будет всегда. Что ближе нет никого.
Роза, ты была счастлива? Хоть один день?
Роза счастлива, пока говорит это. Пока так считает - до скончания веков.
И Мартин соглашается.
Непосредственный, вселюбящий. Зритель, только лишь. Искренний Марти, который расскажет вам все, абсолютно все о своей жизни - от дня рождения до любимого художника, и про любовь, и про ненависть, - ему нечего скрывать. Дышать нечем станет в один миг — и единственный. Люди уходят и приходят. Любовь - не дар, только лишь тень человека. Человека, нарисованного в смятом блокноте не слишком похоже.
- Во идиот, - хмыкнет старуха. И улыбнется робко солнцу, улыбнется и собственной тени.
<br>
Мартин Салливан сидит на стуле, и смеется безумно громко под плач старых часов. Смеется, даже когда становится больно.
Неудачник. Бог с головой шакала.
Мартин смеется.
Волосы, бутылки, винил, грязь, крошки, мусор.
Он живет в прошлом, которое выдумал себе сам. У него нет прошлого и нет будущего, только один <этот> момент - и он смеется, пока легкие не порвет кашлем.
Прекрасный, дивный мир открывается перед ним.
Прекрасный, дивный, не секунды не принадлежащий ему. </div><br>
<!--ВЫБРАТЬ ОДНУ ИЗ КОМАНД -->
<div class="merc_threads6">
<div style="font-family: georgia; font-size:12px; text decoration: italic; font-variant: small-caps; text-align: center;">ознакомившись с ситуацией в городе, я выбираю команду:<br>
<b>brewers</b>
</div></div>